Поэтический салон Анны Павловны Штерн (фантастический роман)
Глава первая
Переделкин любил по вечерам после работы посещать поэтический салон Анны Павловны Штерн, женщины крайне деликатной и образованной во всех отношения. Особы, собирающиеся в её салоне, были людьми крайне образованными и талантливыми. Более того, основную часть гостей, как правило, составляли женщины очень приятной наружности.
Надо сказать, что это были в основном поэтессы, и поэтессы ищущие, и не столько какого-нибудь смысла, сколько отважного и очаровательного мужчину, тонко чувствующего, и, поэтому, приходя в салон Анны Павловны, они одевались в самые лучшие наряды, чтобы показать себя тем немногочисленным кавалерам, которые время от времени появлялись здесь. У Анны Павловны было принято разговаривать исключительно на высокие темы, потому как общество всякий раз собиралось избранное, имеющее свои тонкие взгляды на окружающий мир и поэзию в том числе.
– Игорь Анатольевич, – вскочила с дивана Анна Павловна, только завидев его на пороге. У хозяйки салона был редкий дар очаровывать гостей, погружая в дивную атмосферу праздника, заставляющую поверить их в собственную значимость.
– Здравствуйте, Анна, – Переделкин тоже прослезился и протянул хозяйке букет прекрасных фиалок.
– О, не стоило! – смутилась Анна Павловна и приняла скромный букет. – Вас ждут две увлекательные особы. Давеча, они так интересовались вами. Спрашивали о вашем творчестве. Сами понимаете, я не смогла им отказать. Но не нужно благодарности, сейчас вы сами всё увидите и поймёте.
Переделкин шагнул в большой и уютный зал, переполненный дамами. Девушки держали в руках бокалы с шампанским, весело о чём-то переговаривались и шелестели платьями.
– Игорь Анатольевич, – объявила хозяйка и хитро улыбнулась из-за плеча Переделкина, который тут же присел на первый свободный стул, чтобы внимательней осмотреться.
Красота очаровательных поэтесс, собравшихся в салоне, тут же покорила его. Здесь собрались и блондинки и брюнетки, и рыженькие со вздёрнутым носиком, и полногрудые шатенки. Словом, было где разгуляться мужской, необузданной фантазии. Её златокрылый полёт прервала Анна Павловна, подведя к Переделкину двух молодых особ небесной наружности.
– Знакомьтесь, Игорь Анатольевич, Ирина и Яна.
Переделкин вежливо поклонился и предложил дамам присесть рядом. Девушки тут же приняли приглашение, впрочем, несколько своеобразно. Белокурая Ирина села Переделкину на правое колено, а рыжеволосая Яна на левое.
– Извините, вам так удобно? – тут же проявила заботу блондинка.
У Переделкина перехватило дух, Анна Павловна тоже испытала некоторый шок, потому как в её салоне было не принято садиться к поэтам прямо на колени.
– Ничего-ничего, – раскашлялся в кулак Переделкин, – мне не тяжело.
– Вот и славно, – обрадовалась Анна Павловна, постаравшись как-то разрядить сложившуюся ситуацию. – Будете чай или кофе?
– Спасибо, – поблагодарила Ирина, и, откинувшись на Переделкина, улыбнулась, – шампанского, если можно.
Между тем салон продолжал наполняться гостями. Появился даже малоизвестный начинающий поэт Скрипкин, который был тут же взят в оборот несколькими местными красавицами.
– Андрей, а вы давно пишите? – поинтересовалась у него белокурая Эля.
– Если вдуматься… – попытался ответить Скрипкин.
– Действительно, – прервала Андрея белокурая красавица, прекрасно отдавая себе отчёт, что не в стихах сейчас дело. – Вы знаете, я тоже пишу. Долгими зимними вечерами, сажусь поближе к окну и стараюсь заглушить печаль. А вы тоже тоскуете?
– Понимаете…
– Очень хорошо понимаю, – согласилась Эля. – У меня тоже бывают такие минуты, когда хочется с кем-то поделиться самым сокровенным и наболевшим, и вот тогда я беру перо и чернила…
– Во хватила! – усмехнулась черноволосая Жанна. – Люди давно уже за компьютером стихи сочиняют, а она всё пером да чернилами. Не верьте ей, Андрей Валерьянович, Эля вообще женщина психованная.
– Ничего я не психованная. У самой рыльце в пушку! Вспомни, какие сама фортели выкидывала на прошлой неделе с Хрюкиным.
– Эх, Андрюша, обманет она вас. Сердцем чувствую. Вы хоть стихи-то у Эли читали? А с таким лёгким сердцем бросаетесь в её объятья.
– Никуда я не бросаюсь! – оправдывался Скрипкин.
– Нет, бросаетесь! Ну, я же не слепая, всё вижу, Андрей Валерьянович, – покачала головой Антонина Марковна.
– А вас, Антонина Марковна, кто-нибудь просил вмешиваться? – нервно спросила Эля. – У Андрюши своя голова на плечах. И потом, что вы имеете против моих стихов? Их читает вся столица. А ваши…
– Ну-ну, я вас внимательно слушаю, – подбоченилась Антонина Марковна.
– Да кому нужны ваши пиитские казусы? Могли бы уже за триста лет чему-нибудь и научиться.
– Бесстыдница! Да ты ещё пешком под стол ходила, когда мне руку сам губернатор пожимал.
– Только руку?
– Что? Если хочешь знать, меня и в Копенгагене читают и в Нью-Йорке. А ты даже волосы толком укладывать не научилась. Постеснялась бы при поэтах…
– Девочки! Да вы посмотрите, это же сам Бормотов пожаловал!
Девушки, забыв о Скрипкине, тут же переключились на Бормотова, гениального и популярного в известных кругах автора. Рядом с Андреем осталась только Жанна, которая откинувшись на спинку дивана, заговорила на повышенных тонах:
– Терпеть не могу этого самовлюблённого напыщенного индюка. Ему видишь ли стихи мои не нравятся. Он мне прямо так и сказал, давеча глядя прямо в глаза: «Девушка, вы бездарны!». И улыбается широченной улыбкой, как будто его стихи девушки под подушками держат, – Жанна посмотрела на Скрипкина. – Не смотрите на меня так. Да, я держала его стихи под подушкой, пока не узнала какое он ничтожество, – и Жанна пустила первую творческую слезу.
– Не убивайтесь вы так, – пожалел поэтессу Андрей и ласково потрепал её за плечо. – Ваши стихи не безнадёжны.
– Вы так считаете?
– Конечно.
– Я сразу поняла, что вы хороший человек, – всхлипнула Жанна и положила голову на плечо малоизвестному автору.
Тем временем Бормотов блистал на глазах у публики и непосредственно у Анны Павловны Штерн. Стоял сплошной девичий визг и бурные аплодисменты.
– Ещё, не останавливайтесь, – чуть не плакала Анна Павловна, потому как тоже была женщиной чувствительной и незамужней.
Но Бормотов не останавливался, он усиливал и усиливал натиск, пока наконец кто-то из собравшихся женщин не рухнул на пол без чувств.
– Господи, доктора! – завопил истерическим дискантом одна из поэтесс.
– Подождите, у меня, кажется, есть нашатырный спирт, – откликнулся кто-то из менее значимых мужских фигур.
– Проходите скорей сюда, – девушки расступались, освобождая проход к телу.
Когда человек с нашатырём наконец-то пробрался к потерявшей сознание поэтессе, девушка понемногу уже начала приходить в себя. Резкий запах придал ей сил, и она подняла голову.
– Мне ещё никогда не было так хорошо, – дрожащими губами произнесла она.
– Ничего-ничего, – скромно ответил человек с нашатырём, – мне не в первой.
– Ну что там, обошлось? – склонилась над потерпевшей озадаченная Анна Павловна.
– Всё в порядке, – ответил поэт не первого плана и тут же шагнул в тень.
– Слава богу. Видите, Боренька, какова сила искусства. А вы мне давеча утверждали, что оно отмирает.
– Есть ещё женщины в русских селеньях, – как ни в чём не бывало ответил Бормотов и окружённый восторженными взглядами прошёл в зал. Немного постояв возле Анны Павловны, он прошёл к столу и сел на диван возле Переделкина.
– О, и ты тут? – удивился Бормотов. – Как успехи?
Переделкин поднял вверх глаза, стараясь обратить внимание на двух молодых особ.
– А у меня сплошной негатив. С утра как не задалось, так и пошло сикось-накось. В одном издательстве не сошлись в гонораре, в другом мою рукопись зарезали, ну помнишь, эту про двух лесбиянок. Говорят, слишком откровенно. Что там откровенного? Уж и не вспомню. Сидят ещё те старики совдеповской закалки. Подавай им Евгения Онегина. Думал вот зайти пивка попить, да девки затащили в салон. Чего молчишь-то?
Переделкин опять скосил в глаза в сторону своих очаровательных спутниц, которые с интересом изучали нового поэта.
– Ну не хочешь говорить, не говори. Ты хоть не притворяешься, как эти идиоты. Скажи честно, ведь мои стихи – полная лажа?
Переделкин сдержанно кивнул.
– Вот ведь чёрт, а печатают. Нет, тебя точно нужно в цензоры, чтобы ни одна сволочь к печатному станку не прорвалась! – Бормотов взял со стола бутылку с шампанским и отпил прямо из горла.
Блондинка и рыженькая продолжали молча наблюдать за теряющим равновесие поэтом.
– Ну, хорошо. Положим, они печатают меня, потому что мой папа мэр. Хрен с ним! Но на кой чёрт они печатают этих? – и Бормотов обвёл рукой гостиную. – Здесь же талантов нет!
Переделкин улыбнулся и пожал плечами.
– Не гони. Ты прекрасно знаешь, почему их печатают. Им бы детей рожать, а они ходят, хвост распушили.
Переделкин ещё раз попытался намекнуть, что две поэтессы сидят непосредственно у него на коленях, но Бормотова уже нельзя было остановить.
– Ты бы знал, как меня достала эта жизнь. Все эти неизменно улыбающиеся рожи, девки, желающие заполучить в свёкра моего папочку. Мне тридцать лет, а я ничего толком не умею…
– А я и не думала, что у великого Бормотова такая заниженная самооценка! – рассмеялась Ирина на правом колене Переделкина. – Берите пример с нашего героя. Он – гений, и никогда этого не скрывал.
Борис от неожиданности чуть не проглотил язык. Наконец-то он обратил внимание на двух очаровательниц, возвышающихся над ним.
– Ба, Переделкин, это твои? – оторопел Бормотов.
– Его-его, – подтвердила рыженькая. – Может быть, у нас сегодня с ним рандеву.
– Везёт тебе, старик, на принцесс, – отхлебнул шампанского Борис. – Есть вероятность попасть в столь очаровательную компанию?
– А свидетели нам ни к чему, – отшила Бормотова Ирина.
– Свидетели чего? – запрокинул голову Борис.
– Переделкин обещал нам спеть, – подмигнула рыженькая.
– И сыграть, – подхватила блондинка.
– Это он может! – кивнул Бормотов и, стукнув Переделкина в плечо, пересел к молодой Эле.
– Вот как вы думаете, в чём волшебная сила искусства? – спросил он.
Белокурая Эля слегка покраснев от неожиданности запрокинула белокурую головку с неумело уложенными локонами.
– Трудно сходу сказать, но мне кажется, что она в ваших стихах.
“Ещё одна дура, – решил про себя Бормотов и вздохнул. – Но уж больно хороша».
04:10 02/10
