С девяти до пяти твоя жизнь для страны.
Неуёмная скука, четыре стены
и привычка мириться с хроническим чувством вины.
Ты не помнишь, кем был, ты не понял, кем стал.
Может быть, заболел, но скорее – устал,
и не первую ночь тебе снятся кошмарные сны.

Кончился день, как обычно, в полвосьмого,
и ничего для тебя уже не ново:
в кухню свою ты зашёл, не чувствуя ног.
Снова вино, снова твои мысли где-то
там далеко, и в трамвае без билета
в гости к тебе едет твой непризнанный бог.

Ты молчишь, тебе больше не хочется пить,
но иначе в тебе нет желания жить:
научившийся петь, ты, увы, разучился любить.
Только дым сигарет, твой усердный палач,
лечит душу твою, словно опытный врач:
ведь она опустела. Давно опустела – хоть плачь.

В кухне твоей всё уже давно застыло:
грязный стакан, тряпка и кусочек мыла,
только вода точит тонкой струйкой сталь.
Ты же молчишь, под тобою старый ящик,
может быть спишь, может быть тихонько плачешь,
но никому – никому тебя не жаль.