На том конце земли, где снятся сны
стеклянные, сереют валуны
и можжевельник в изморози синей -
кто надвигается, кто медлит вдалеке?
Неужто осень? На ее платке
алеет роза и сверкает иней.

Жизнь хороша, особенно к концу,
писал старик, и по его лицу
бежали слезы, смешанные с потом.
Он вытер их. Младенец за стеной
заснул, затих. Чай в кружке расписной
давно остыл. И снова шорох - кто там

расправил суматошные крыла?
А мышь летучая. Такие, брат, дела.
Спит ночь-прядильщица, спит музыка-ткачиха,
мне моря хочется, а суждена - река,
течет себе, тепла, неглубока,
и мы с тобой, возлюбленная, тихо

плывем во времени, и что нам князь Гвидон,
который выбил дно и вышел вон
на трезвый брег из бочки винной...
Как мне увериться, что жизнь - не сон, не стон,
но вещь протяжная, как колокольный звон
над среднерусскою равниной?