Я знаю, почему ты так бледна.
Скажу - сама поверишь слову на слово:
всё кончено - и только жизнь длинна,
как бесконечность вечера ненастного.

А что случилось? Шторы на окне
ещё в порыве ветреном полощутся,
но уж тоска об уходящем дне
звенит листвой в ногах озябшей рощицы.

Окурок смят, и пепел в хрустале
уже знобит от близости отчаянья,
что не сдержать тепла на пустыре,
что не изъять из пропасти молчания.

И этот вечер безнадёжно пуст.
Глаза в чужие стены вяло тычутся.
Давно ли здесь он пил калину уст!
Давно ли ты была его владычица!

Ещё вчера, не ведая стыда,
молву презрев и люду неподсудная,
калёной каплей ты роняла: да! -
и за полночь дрожала звень посудная.

Ещё сегодня плен горячих рук
рассвет сплетал, сметая на пол простыни,
и ты Франческой шла за кругом круг,
сияя грудей молодыми гроздями.

Ещё, ещё, - и бесконечен миг
смятенных век над чарами бессонными...
Так что с тобой? Белее ночи лик,
и нем язык, дотла спалённый стонами.

И вряд ли будет тягостнее путь,
чем этот - от двери до подоконника,
где всё о нём. И как душе уснуть,
когда кругом любви немая хроника?

Но я скажу - и воля здесь твоя,
внимать иль мимо пропустить рассеянно:
он - это сон. А я - всего лишь я.
Но есть края, где яр и ветер севера.

Так распахни на север веер глаз:
ворвусь к тебе, смахну ручьи горючие,
чтоб вновь душа зашлась и обожглась
слепым огнём всевидящего случая.