Все эти песни, которые пелись
Нами поврозь и вдвоем,—
Все уже было. Не льстись, моя прелесть,
Первенством в жанре своем.
Все уже было — столбняк, заиканье,
Стоны «вернись» и «постой»,
Ревности отроческой пресмыканье,
Язва гордыни пустой —

Бегал по следу, стоял под балконом,
Ныл, караулил в дверях…
Я уже плавал, пускай салабоном,
В этих паршивых морях.

Злоба, досада, стыдоба, надсада —
Те же, что прежде и впредь.
Больно-то больно, да знаю, как надо
Молча зубами скрипеть.
Благо тебе, затянувшейся ране,
Что отболела давно.
Жаль, что последнего страха заранее
Нам испытать не дано.

Впрочем, кто знает? В брожении ягод
Есть уже привкус вина.
Может быть, сумма прижизненных тягот
Смерти отчасти равна?

Что, если орд обезумевших топот,
Склока, пороз нищеты
Есть протяженный прижизненный опыт
Этой последней черты?
Может,— насколько задуматься смею,—
Смерть и приходит, когда
Уравновесится, сблизится с нею
Здешних обид череда?

Так что, покуда бессонная рана
Просит забвенья глоток,
Слышится голос: «Тебе ещё рано,
Потренируйся, браток».