I
Моря монеты – ракушки –
с древним чеканом Нептуна,
глубью согреты и скрыты
в сейфе пространном, прохладном.
Море богаче всех Крезов,
хоть одаряет без меры,
соль, не иначе, есть в каждой
шутке, что вслух повторяют
эти волна за волною,
словно прохладные губы.
Боль рождена ими тоже
в ночь безотрадную шторма.
Горсть черноморских ракушек
будет твоим подаяньем.
Строчкой на воске изгладит
время стилом их из быта,
где не бывает такого,
выметет их из-под шкафа.
Так отступает и море,
выковав стих напоследок.
ІІ
Глубь помогает безмерно
счастье познать и обиду.
Змеем взмывает воздушным
ветра и стать, и желанье.
Это ли не превращенье
на берегах осиянных?
Рвется вовне настоящий,
скрытый в годах или в сердце.
Море ему помогает,
словно услужливый лекарь,
словно суму с черноземом
с плеч осторожно снимает.
Не крохоборствуй, не думай.
Веки сомкни и качайся,
делая возраст забавным,
медью звени, торжествуя.
Мокрые плавки, как флаги,
вывешены на кабинках.
Наши заявки на вечность,
чьи сочтены карнавалы.
ІІІ
Из чего состоит смех?
Из утробного гула, плеска.
У него характерный звон,
зверя храброго скок, повадки.
Приласкается он к тебе,
переменишься сам ты вскоре.
Расплескается шкурой всей,
кровью вспенишься дико, сильно!
Повелителем назовет,
и подобных тебе не будет,
перелитое, как в сосуд,
море храбрых и море кротких.
IV
Импровизируй в рамках железной догмы.
Не уставай удивлять совершенством и непостоянством.
Иронизируй в брызгах, оттенках, бликах,
быть заставляй, желать, как хотят любимых.
Что в тебе есть такого, что не узнаем,
даже приникнув к самым твоим истокам?
Может, то облик Бога, к тебе воззвавший,
вкус первородства, славы, иль одиноко
из ниоткуда в небыль скользящий парус,
мраморной каплей высохший на лодыжке
вечной красы – и где бы еще взялася,
как не в пушистой пакле морей Афродита?
V
Морские звезды, печаль актиний,
таких растрепанных, содержанок
моллюсков, твердых в своем стремленье
мужском все топать и топать в чащах
им рукоплещущих ламинарий,
пронзенных стрелами купидонов
с хвостом и чешуёй, суетливых,
песками белыми, вдоль кораллов.
Избыток красок и декораций,
иллюминации, клоунады,
плывущим брассом богам двуногим,
как чуждой нации, не доступный.
VI
Нивы твои раскинуты щедро,
пьяны урожаем отборной пшеницы.
Плавься, струи сверхъестественным током,
ширься… А мы только стены читаем –
вот наша участь. Высокопарны,
мы карикатура на неизмеримость.
Просто нас вычесть и больше не вспомнить
из нового утра формулы ясной.
Тут и причина, что ты позволяешь
искать, раздвигая лазури колосья,
упрямым мужчинам в чудовищных недрах
игрушки жемчужин, дитя утешая.
VII
Зыбь вызывает головокруженье.
Мертвая зыбь с тихим скошенным бегом.
Словно зевает подводный владыка
в обществе рыбок, коньков и креветок.
Зыбь вызывает невнятные грезы,
словно полотна импрессионистов,
где догоняют мазки за мазками
что мимолетно, мучительно-чисто.
Зыбь, как жестоких сирен ариозо,
кем-то записанное под наклоном
на нотном стане с повторами легких
колоратур и пассажей зеленых,
пенно-опаловых, до потемненья,
гнева, захлёста, изгнанья из рая!
Как ночью жалобны, робки, должно быть,
зонтики эти, мишурность иная…
VIII
Ты любишь издревле маслины и виноград,
пшеницу, масло, вощину, меды и ткани,
бойцов на триремах, военных занятий азарт;
героев угасло в достатке на ложе песчаном.
Как море решаешь: быть смерти или же нет
на этой арене, где без претендентов ты император.
Вот палец вздымаешь… чтоб перевернуть – и на дне
колени подламывает гладиатор!
IX
Лампы, лампадки, люстры медуз
в голубоватых залах для бальных танцев,
платья и фраки, помахиванье вееров,
флирт, поцелуи в кораллах, дуэли без счета.
Как римский папа, рушится кит
с проповедью о больших и малых, фонтаном речи.
Черная шляпа ската сквозит
в книжных развалах крабов-отшельников. Вече
сельди зеркально меняет курс,
только врезается в ряд зубатый диктатор.
Пухленький марлин вывел приплод погулять.
Булькают, нежатся, свежим приплодом богаты.
Х
Изрядно грязный, потертый обломок,
я буду скормлен тебе однажды.
Омою язвы, отправлюсь к истокам.
Отторгнут с корнем от черной жажды,
спиной ступая своими следами,
войду в прибой, как в четыре года.
Меня купая на вечной дамбе,
сольешь с собой ты, отец, свобода.
Зарывшись в мантии королевской,
куда я кану? В любовь, наверно…
О, mare magnum! Мой лепет дерзкий
стучит по венам – зло, неустанно.
ХІ
Сегодня ты в дымке, будто в заботе.
Лайнер на цыпочках ускользает
из-под твоей опеки монаршей.
Кожа воды, как свежая выпечка.
Расходится облако над тобою,
рассасывается, как рубчик салюта.
И книга и яблоко пахнут морем.
Стал заскорузлым шнурок от крестика.
ХІІ
Лучшую форму просило
племя двоногих у моря.
Амфору существованья
злыдням убогим открыло
пенное звонкое море.
И налило содержаньем
умного лада, хмельного.
Бед нажило тем поступком,
но не раскаялось море.
Ибо свое взять обратно,
коль довелось бы сквитаться,
сможет, возьмет, лишь терпенья
чашу его переполнят,
и титаническим сдвигом
судорога отвращенья
синий хребет искорежит.
Жутко восстанет, колоссом,
выметет сор с побережий,
снизу подмоет, а сверху
всю свою горечь набросит!
ХІІІ
Мне продавать нечего –
тут мы с тобой схожи.
Будем мечтать дальше
под голубой прорвой.
Есть в ней, как ты, млечное,
есть то, что всхлип: «Боже!»
вынет без йоты фальши.
Есть золотой, черной,
рыжей палитры всплески,
нити парабол плавных,
сполохи митры вышней,
горних певцов ансамбль.
Окоченевшие фрески
на берегах державных –
вот что они такое
все пред тобою, Море!
XIV
Сфотографируй море
гаджетом модным, детка,
взяв напрокат порфиру,
зрелища дав голодным.
Сфотографируй море,
щелкни в анфас и профиль
яхонты и сапфиры,
скулы, виски и щеки.
Высеки, словно скульптор,
у забытья в граните
кроху и нюню искру
на золотой орбите.
Сфотографируй как бы
занавеса волненье
перед тем как с эфиром
маску получит пьеса.
Изобрази уродство
и лепоту в ансамбле.
Все искази, коль хочешь,
по правоте артиста.
XV
Возвращенье к тебе –
возвращенье к себе самому,
золотое сеченье
в не блещущей стилем судьбе,
вдруг рождаемое на глазах
в пеленах твоих синих
и в люльке качаемое
на волнах –
миг триумфа,
почти оправданье,
почти ощущенье: достиг!
О, если не прав я, прости,
но не дай по обломкам,
по бьющейся рыбе, по тине
вслед тебе, отступающему в никуда,
с кислой, трагикомической миной
неудачника сети нести!
19 – 25 августа 2016.
Скадовск.
|
