Над кухней пахнет хлебом и солью,
рассыпанной еще перед ссорой.
Над кухней – гроза.
А за городом над белым полем
бьются птицы между небом и болью,
и как будто бы синицы в неволе –
твои глаза.
Крылья белые распустит ворона,
а синица склонится покорно,
а журавлика – не догнать:
улетел на четыре стороны,
а меня удержали корни,
и живу я теперь покорно –
ни принять, ни понять...
Эй, садовник, пожалей кустик хилый,
что поднялся над моею могилой,
не жалей водицы,
дай и мне напиться
вдоволь,
бабе вдовой.
И кому теперь мой дом нужен?
Я сама себе была мужем,
я сама себе была отцом.
Над могилой белый ворон кружит,
не боится ни камней, ни ружей.
У него – доброе лицо.
Эй, охотник, не стреляй в птицу,
будет в ней моя душа биться,
пусть летит, куда хочет,
словно мой росчерк
в небе
и в небыль...