Раз в году наступает день,
когда выплеснутая весной
в Сталинграде цветет сирень,
под Смоленском и под Москвой.
И в сиреневый день шальной
ровно в полдень для тех, кто спят,
над кладбищенской тишиной
раздается глухой набат.

И встают из могил мертвецы.
И кричат мертвецы живым:
- Эй, живые, мы - ваши отцы!
А живые - пьяные в дым.
У них в глотках мать-перемать,
у них морды запойные.
Им, живым, на живых-то плевать,
так на кой им покойные!

А на мертвых блестят ордена,
на груди медали звенят.
А у мертвых в глазах - война,
и снаряды в душе свистят.
И под этот снарядный вой
сквозь огонь и пожарище
не понять уже - кто живой,
а кто - мертвый на кладбище.

А набат гудит все сильней,
но живым на него плевать:
им на той, на далекой войне
не придется повоевать.
У живых - другая война,
у живых - другие бои,
у живых - свои ордена
и медали у них - свои.

У живых - свои мертвецы,
что остались в краях чужих.
Так что вы не спешите, отцы,
перепивших будить живых.
Лучше вслушайтесь в тихий день
и принюхайтесь к воздуху:
в Кандагаре цветет сирень
и на подступах к Грозному.

И в сиреневый день шальной
у могильных гнилых оград,
опьяненные тишиной,
пьют живые за свой Герат.
А вокруг стоят мертвецы.
И кричат мертвецы живым:
- Эй, живые, мы - ваши отцы!
А живые - пьяные в дым...