Легенда о косолапом мишке из страны озёр
Автор: Геннадий Владимирович Миронов
http://www.stihi.ru/avtor/henrymir
Читает: Вадим Цимбалов

«Как-то раз на исходе зимы
господа с железнодорожной станции
отправились на медвежью охоту…»
(Из «Косолапый…» Эйно Лейно)

Есть повесть одна у Печального Эйно.
Для старых и малых история та.
В тиши звёздной полночи благоговейно
читают про мишку в канун Рождества.

Однажды зимой обложили берлогу,
не зная, что самка там кормит приплод.
Десяток саней снарядили в дорогу
железнодорожных потешить господ…

Густой бурелом. Склон под корочкой наста.
Легавых спустили. Медведь не вставал.
Сушняк подожгли. Тут царь леса поднялся.
Но пуль и рогатин смертельным был шквал!

В берлоге лежал сирота-медвежонок,
сверкая глазами на диких зверей,
на милую мать. Было грустно спросонок,
хотелось прижаться к соску поскорей.

Разделав трофей, господа из столицы
на станцию кроху в санях привезли…
«Здесь пусть поживёт, – разрешил остролицый
начальник, – ведь можно потом пристрелить».

В корзине, в углу, рядом с кухней он вырос.
Любил молочко и, конечно, медок.
И водочки рад был отведать, проныра,
и свистнуть умел, как кондуктор, в свисток.

За ногу в саду ловко цапнул воришку,
хозяйскую дочку из озера спас!
В газете статью написали про мишку.
Но было несладко герою подчас.

Так телеграфист станционный, зажарить
мечтая медвежье филе на костре,
в хлеву показал щель, где осы жужжали, –
туда сунул тут же свой носик пострел…

Мишутка не знал, куда деться от боли.
А морда распухла. Ну, как тут не выть!
Он долго в углу утешал своё горе,
мечтая о том, как врагу отомстить.

И вот кирпичи стали сыпаться градом.
– Он крышу ломает, – смеялся народ.
Начальник кричал:
– Да убить его надо!
Стреляйте! Он скоро весь дом разнесёт!

Тут телеграфист стал палить из винтовки.
Мишутка по крыше, как белка, скакал.
Но, видно, стрелку не хватало сноровки,
слезились глаза, и дрожала рука…

«Любого из нас подстрелить очень просто,
когда из бутылки стреляет порок», –
сказал мужичок невысокого роста
и, дав мишке водки, надел поводок.

Глоточек-другой – и виновник погрома
неспешно побрёл по следам хитреца.
Весёлой толпы в спину слышался гомон:
«Наш Матти Проделкин ведёт жеребца!»

Начальник вздохнул: «Пусть ведёт, куда хочет.
Успели всех женщин пальбой напугать!»
А Матти в усы себе тихо хохочет,
рисуя в уме, как обрадует мать…

Старушка его завопила с порога:
– Кого ты привёл? – а сама в огород
из дома бегом, – Что за зверя лесного?
О Боже! Медведя! Он нас ведь убьёт!

– Да вот батрака. Он лениться не станет.
Ребёнок ещё, но силён, как мужик.
Мы угол сдадим ему в старенькой бане.
Ты лучше не спорь, а поесть предложи.

– Какой же ты плут! – улыбнулась мамаша, –
Привёл бы невестку, прижал бы к груди…
Но сын ей в ответ:
– Хороша твоя каша!
Невесток полно, а Мишутка один.

И тут же контракт настрочил, подытожив
крестом рукописным медвежий наём…
С тех пор три души, три создания Божьи
в трудах и молитвах зажили втроём.

Мишутка всему обучился у Матти:
есть ложкой из плошки, кресты малевать,
на стуле сидеть, возлежать на кровати,
носить валуны и дубы корчевать…

Но то, как подчас пела Маттина скрипка
и плавилась грусти пьянящей слюда,
как в шерсти у глаз было мокро и липко…
Забыть он не сможет уже никогда!

Однажды его поразил терпкий запах,
подхваченный ветром в дремучей глуши.
Тогда он впервые почувствовал в лапах
веление крови: «Беги и круши!»

Но вскоре забыл это странное чувство,
кружась в диком вальсе на радость толпе
под скрипку, в садах плясового искусства
покорно отдавшись потешной судьбе.

День ярмарки стал для него «триумфальным».
Он так разошёлся, из фляжки поддав,
что Матти пришлось за показ танцевальный
в судебном порядке выплачивать штраф.

«Не ценят, увы, здесь искусство, братишка», –
вздыхал он, а в горле дрожала слеза.
За ним наблюдал с удивлением мишка,
ласкался и руки украдкой лизал…

Полсотни монет – разве это потеря?
Об этом Проделкин ничуть не грустил.
Он плакал о том, что несчастного зверя
совет магистрата на смерть осудил.

В сарай, где они предавались печали,
вошёл незнакомец, сверкая серьгой,
по виду цыган, и сказал, как ужалил:
«Продай мне медведя, продай, дорогой!»

За пачку бумаг, за пятьсот финских марок,
косматый Иосиф был продан в рабы.
Лукавый вонзил в Матти алчное жало,
да так, что бедняга про совесть забыл.

Он так и не смог побороть искушенье.
Деляга-цыган был, как дьявол, хитёр.
Рычи, не рычи! С крепкой цепью на шее
побрёл косолапый в цыганский шатёр.

Живи у столба, коль тебя приковали!
Показывай трюки за сахар и плеть!
Жонглируй, свисти, только б деньги давали!
Не смей бушевать и о воле реветь!

И лишь иногда будь от счастья неистов
и с табором вместе гуляй у костра…
Такая судьба у бродячих артистов –
сжигать свои силы в искусстве дотла.

В столице цыган заявил, как бы в шутку,
седому сеньору с овальным лицом,
который купить собирался Мишутку:
«Плати десять тысяч – и дело с концом!»

И тотчас в руках вожака захрустели
пурпурные марки. Лукавый был рад.
Себе на уме господин Каруселли:
в глазах у медведя искрился талант.

Полвека почти проведя на арене,
директором цирка из клоуна став,
с лохматым сынком обретя вдохновенье,
он с радостью принял «мишуткин устав».

Неделю спустя был уволен профессор
за то, что поднял на малютку свой кнут
и тем осквернил дрессировщика место:
любимца директор не смел упрекнуть.

Он сам занялся косолапым младенцем,
как нежный отец, чуть не дул ему в рот.
На ласку медведь отзывался всем сердцем,
и вскоре их дружба дала чудный плод…

В тот памятный вечер в шатре было людно.
О финском медведе узнав из газет,
Стокгольм весь затих в ожидании чуда,
проспект возле цирка сверкал от карет…

И вот, наконец, прозвучали фанфары.
Сеньор в белом фраке на мишке верхом
вдруг выплыл из тьмы. Загудели литавры,
и зал закружился в галопе кругом.

С галопа – на рысь, замедляясь до шага,
аллюр за аллюром сеньор гарцевал.
Под ним был не конь – косолапый бродяга,
который не просто скакал – танцевал!

Восторг породил бурю аплодисментов.
С галёрки пролился цветочный поток.
Сам шведский король, наблюдая всё это,
в ладоши захлопал, усилив восторг.

Мишутка в ответ поклонился учтиво,
земли не касаясь, по-царски, чуть-чуть.
И славы лучи, словно львиная грива,
украсили шею артиста и грудь.

Король во дворце наградил табакеркой
директора цирка, а дочь короля
Мишутку сама угостила конфеткой,
он ручку лизнул ей, конфету беря.

– Вы гений! – король объявил Каруселли, –
Я давний поклонник всех ваших реприз.
По праву ваш цирк можно с этой недели
назвать королевским. Как вам мой сюрприз?

– Спасибо за честь! Гениальность лишь гений
способен понять, я давно говорил.
Старик зарыдал и, упав на колени,
к медведю прижался, а тот заскулил…

«Сыночек, ты свет моей старости! Вновь я
в тебе, Caro mio, живу… Ты идёшь
к вершине… Иди. Пусть утешит сыновья
любовь мою душу. Всё прочее – ложь!»

Отцовский завет через звёздные залы
медведь нёс в груди, как священный огонь…
Прошло много лет, и Мишутка стал старым,
с вершины спустившись на сумрачный склон.

Давно спал в земле самый лучший директор.
А новому нужен был новый герой,
который бы смог даже в знойное лето
манить всех к арене задорной игрой.

Списать со счетов захотели Мишутку.
Для этого в южной, жестокой стране
устроили бой двух зверей – мясорубку.
И не было схватки на свете страшней!

Седой великан и большой серый гризли
боролись в обхват. Кровь потоком лилась.
Но старый медведь сконцентрировал мысли
и в горло вцепился врагу, изловчась.

Кровавой горой на поверженном звере
стоял он, взирая на воющий зал…
Власть крови росла, опьяняла, как зелье.
Мишутка рванулся – и цепь разорвал.

Он мчался домой сквозь истошные крики,
сметая пигмеев, как снежный обвал…
Там Матти играл на чарующей скрипке
и он медвежонком счастливый плясал!

***
Есть повесть одна у Печального Эйно.
Для старых и малых история та.
В тиши звёздной полночи благоговейно
читают про мишку в канун Рождества.