| Ворон 
 Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
 Над старинными томами я склонялся в полусне,
 Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался,
 Будто кто-то   постучался - постучался в дверь ко мне.
 "Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине,
 Гость стучится в дверь ко мне".
 
 Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья...
 И в камине очертанья тускло тлеющих углей...
 О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
 На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -
 О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -
 О светиле прежних дней.
 
 И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
 Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.
 Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:
 "Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,
 Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -
 Гость стучится в дверь ко мне".
 
 "Подавив свои сомненья, победивши спасенья,
 Я сказал:  "Не осудите замедленья моего!
 Этой полночью ненастной я вздремнул, - и стук неясный
 Слишком тих был, стук неясный, - и не слышал я его,
 Я не слышал..." Тут раскрыл я дверь жилища моего:
 Тьма - и больше ничего.
 
 Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,
 Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;
 Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,
 Лишь - "Ленора!" - прозвучало имя солнца моего, -
 Это я шепнул, и эхо повторило вновь его,  -
 Эхо - больше ничего.
 
 Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся, -
 Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.
 "Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,
 Там, за ставнями, забилось у окошка моего,
 Это - ветер, - усмирю я трепет сердца моего,  -
 Ветер - больше ничего".
 
 Я толкнул окно с решеткой, - тотчас важною походкой
 Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,
 Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво
 И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей
 Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,
 Он взлетел - и сел над ней.
 
 От печали я очнулся и невольно усмехнулся,
 Видя важность этой птицы, жившей долгие года.
 "Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты   презабавно, -
 Я промолвил, - но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда,
 Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?"
 Молвил Ворон: "Никогда".
 
 Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало.
 Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.
 Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,
 Кто поверить согласится,  чтобы где-нибудь, когда -
 Сел над дверью говорящий без запинки, без труда
 Ворон с кличкой: "Никогда".
 
 И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,
 Точно всю он душу вылил в этом слове "Никогда",
 И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он,  -
 Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года,
 Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда".
 Ворон молвил: "Никогда".
 Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге  мрачной.
 "Верно, был он, - я подумал, - у того, чья жизнь - Беда,
 У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье
 Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда
 В песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда,
 Вновь не вспыхнет никогда".
 
 Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,
 Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,
 И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной
 Отдался душой мятежной:  "Это - Ворон, Ворон, да.
 Но о чем твердит зловещий этим черным "Никогда",
 Страшным криком: "Никогда".
 
 Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,
 Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,
 И с печалью запоздалой головой своей усталой
 Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:
 Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда,
 Не прильнет уж никогда.
 
 Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, -
 То с кадильницей небесной серафим пришел сюда?
 В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье,
 Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, -
 Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!"
 Каркнул Ворон: "Никогда".
 
 И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный,
 Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -
 Ты пророк неустрашимый! В край печальный,  нелюдимый,
 В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!
 О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?"
 Каркнул Ворон: "Никогда".
 
 "Ты пророк, - вскричал я, - вещий! "Птица ты - иль  дух зловещий,
 Этим небом, что над нами, - богом, скрытым навсегда, -
 Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая
 Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,
 Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?"
 Каркнул Ворон: "Никогда".
 
 И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!
 Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда,
 Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,
 Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда!
 Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда!"
 Каркнул Ворон: "Никогда".
 
 И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,
 С бюста бледного Паллады не умчится никуда.
 Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,
 Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда.
 И душа моя из тени, что волнуется всегда.
 Не восстанет - никогда!
 
 
 |