...И когда наступает пора
осознать непричастность,
умираю в глаголе -
протяжном, как жизнь:
«распроститься».
Потому что прощаюсь
ещё до того, как прощаюсь.
Ничего нет больней и печальней таких репетиций.
Мы в плену у предчувствий,
что всё же - увы! - не обманны.
Телепаты,
предтечи потомственных телепророков...
Ухожу от тебя -
как ребёнок уходит от мамы,
от родного порога -
к речным норовистым порогам.
Знала: больно родить.
А теперь знаю: больно рождаться,
Только трижды больней оттого,
что в рождественской муке
расстаюсь до того,
как и вправду пришлось бы расстаться,
потому что разлука
и есть - это чувство разлуки.
Расстаюсь,
неизбежность конца проживая заране,
от безумного горя лишь яростней и бесшабашней.
А потом это будет
- как просто на белом экране
кадры жизни чужой,
прошлогодней ли,
позавчерашней.
Но одно меня греет,
как греет в землянке печурка,
и тогда я иду -
конькобежкою -
кругом почета:
может быть, ты поймёшь,
к ритму сердца прислушавшись чутко,
что везде, где я буду,
- лишь мы,
неизбежно и чётко.
Ты пойми меня, ту, оперённую, полную силы,
без школярской покорности, -
о, да простит мой наставник! -
всё, что в сердце носила,
и всё, что под сердцем носила,
обретёт свою плоть,
наконец-то настанет, настанет!
Ощути этот мир, как твоё и моё государство...
Как торопятся мысли,
как трудно прослеживать путь их!
И, ещё не простившись,
готова сказать тебе:
- Здравствуй! -
Всё, как было,
хотя всё, как не было,
всё так, как будет.
Но...
Собравшись в комок перед страшным прыжком
в непричастность,
замирает душа,
зная трезво, что ждёт её вскоре.
Не простившись с тобой,
я горюю, с тобою прощаясь,
Потому что предчувствие горя
и есть - это горе.

1972