Прощёное воскресенье, Сретенье и далее по всем остановкам.


/часть третья*, исправленная/


В феврале темнеет рано. Евдокия Ивановна возвращалась домой в час, когда улицы ещё не переполнены спешащими домой прохожими, и в общественном транспорте ещё есть, где присесть, и тем более свободно стоять.
В былые времена женщине доводилось ездить в самое пиковое время, когда стоять удавалось только на одной ноге, уткнувшись носом в чей-то кусачий пиджак, и не иметь возможности уклониться от этой пытки ни на миллиметр. Но никогда не страдала так её душа, как сегодня, после встречи с Ольгой.
Евдокия ощутила, что мир стал тесен, что куда бы она ни шла, всюду на неё давит невыясненная тайна.
И ругала себя за нерешительность, за попытку отгородиться ото всего, что могло выбить почву из-под её ног.

Увидев на стене кухни портрет своего покойного мужа, тот самый необыкновенный портрет, Евдокия Ивановна словно разведчик затаилась, не зная, что делать, и остаток общения была словно деревянная.

«Нет! Не хочу! Не хочу ничего знать, не хочу ничего выяснять. Старуха сказала, что это была ошибка, просто она не смогла отдать мне этот портрет. Да, но почему, почему этот портрет тогда висит здесь, как если бы это был дорогой человек?».

Наскоро глотнув чаю, она заторопилась. И уже не глядя в глаза Ольги, быстро оделась и покинула этот дом.

Ночью Евдокия долго не могла уснуть. Вновь и вновь размышляла о том, ну, почему, почему она такая нерешительная; почему она не выяснила ничего в первый раз; не выяснила потом, когда к ней подходила на улице эта старуха?

«Вот! Так всю жизнь я! Прячусь, прячусь как страус от опасности, — упрекала себя Евдокия, — Надо было выяснить. Надо! Вот завтра же пойду… Не пойду… Надо идти! Надо, иначе ты сойдёшь с ума. Надо!» — приказывала она себе.

Под утро Евдокия забылась тяжёлым сном. Во сне она видела ту старуху, которая плакала и что-то пыталась ей объяснить.
Видела во сне женщину, похожую на Ольгу. Но это была явно не Ольга, потому что Ольга находилась рядом и смотрела на всё отстранённо. Или это Ольга вдруг стала у неё двоиться во сне?
А потом пришёл Иван Иванович. И так явственно сказал ей:

— Дуся! Ну, что ты так расстроилась? Ну, ты же хотела иметь ребёнка? Неужели ты не дашь этому ребёнку, — голос его прервался от волнения, — неужели ты не дашь этому мальчику своего нерастраченного тепла? Ду-у-ся-я! Вставай! Иди к Олечке! Иди!

Это прозвучало так явственно, что Евдокия проснулась, резко села и огляделась.
Комнату мягко освещало февральское солнце. В этой комнате не было ничего от её любимого мужа, зато на столе были разбросаны карандаши и книжки, которые она успела купить для мальчика. И ей вдруг стало так пусто без этого ребёнка!
Она посидела ещё немного, пытаясь понять, что означал этот сон. Потом встала. Оделась. И поехала.

Когда она позвонила в дверь, ей открыла Ольга.

— Как я вам рада! Вы вчера ушли от меня такая расстроенная. Я не могла понять, в чём дело. Что? Что случилось?
Евдокия собиралась спросить у Ольги: «А скажите, вот, на стене это кто? Ваш папа?», — но поняла, что она не сможет хитрить, и выпалила:

— А скажите, на стене это — Ванечкин папа?

Ольга честно посмотрела ей в глаза и ответила:

— Если бы я знала! Эта квартира и Ванечка в том числе достались мне от мамы и от сестры. Дело в том, что моя сестра прижила его неизвестно от кого. Я всегда была против того, что навязывала нам наша мама, и поэтому я рано ушла из дома. Понимаете, мама сама прижила нас неизвестно от кого. Правда, эти мужчины помогали нам. И мы жили очень хорошо. Но меня всегда, всегда мучил вопрос, кто, кто мой папа? Почему, почему у всех есть папы, а у меня нет? Почему у меня есть какие-то красивые подарки, вещи, которых ни у кого нет из моих одноклассниц, но при этом у них есть папы, любящие, заботливые. А у меня нет никакого папы. А мама говорила, что только так и нужно жить, что если женщина хочет устроиться в жизни легко, то она должна выбрать… Ну, в общем, вы меня понимаете. И вот когда я едва подросла, я уехала от них. И не общалась. Знала только так, краем уха, что у сестры родился ребёнок. А потом они с мамой вместе умерли. Я, конечно же, сразу приехала, и оформила все документы на Ванечку. Разве я могла, разве я могла оставить этого ребёнка? Одного! Вы понимаете меня?

Слёзы Ольги были настолько искренни и неподдельны, что Евдокия поверила ей и тоже заплакала.

— И что? Ничего не осталось? Никаких бумаг? Кто же отец Ванечки?

— Я не знаю, кто отец Ванечки. Я не знаю, кто на портрете. Вот висит этот портрет (она всхлипнула). Откуда он здесь взялся, я понятия не имею. Вы мне верите?

— Верю.

— А кто вам этот мужчина?

— Это мой покойный муж. Вы знаете, когда ваша мама пришла и сказала, что мой муж был неверен мне, что у него была любовница, которая родила сына. Как же мне тяжело было. Я с трудом сдержалась. А ваша мама просила какую-нибудь фотографию для мальчика. И я отдала ей этот портрет. Я с этим портретом разговаривала, он для меня был какой-то отдушиной что ли… А потом, потом я так рассердилась на Ваню… Продала нашу квартиру… Я избавилась ото всех-всех-всех вещей, которые могли напоминать мне о Ванечке.
А потом я встретила вашу маму на улице. И она сказала, что это была ошибка, а я… Я почему-то побоялась у неё всё расспросить. Я постоянно убегала от неё.
Господи! Как же мне жить-то? Как?


Они стояли в прихожей и плакали.

Потом они услышали шлёпанье босых ножек. В прихожую выскочил Ванечка и сказал:
— Мамочки! Как хорошо, что вы тоже уже проснулись. Я вас так люблю!
И обнял их плачущих чужих тёток.

(с) Наталья Алексеевна Исаева

--------------------------------------------------------------

* Эту часть можно послушать в авторском чтении здесь (8 минут):
http://www.stihophone.ru/works.php?ID=18935

Предыдущие части можно прочитать тут:

Часть первая:
http://www.stihi.ru/2010/02/14/4513
Часть вторая:
http://www.stihi.ru/2010/02/15/925



© Copyright: Радость Натали, 2010
Свидетельство о публикации №11002163820
http://www.stihi.ru/2010/02/16/3820

----------------------------------------

Ссылка на текст произведения поможет Вам попасть на часть первую!