ПРО ИВАНА И АЛЕШУ

Дым стоял,
топор висел,
Иван молчал,
Алёша пел:

Во саду ли, в огороде
есть высоко дерево,
а на том на дереве
птица востроглазая,
хоть и видит многое
птица востроглазая,
да не скажет миленькой,
где сложил я голову.
Будет плакать девица
под высоким деревом,
буду слышать милую
на дне оврага чёрного.

Тут Алёше рот ладонью
вдруг зажал Иван спокойно
и сказал:
- Такие песни
мне давно не интересны,
ими не прогнать тоски
вплоть до гробовой доски.
Ты мне спой другую песню,
чтобы стало мне чудесно.

Дым стоял,
топор висел,
Иван молчал,
Алеша пел:

Не пущала меня милка
с Колчаком сражаться
и поэтому я с нею
перестал общаться.
Я нашёл себе другую -
комиссарску дочку.
Я ей помахаю шапкой,
она мне - платочком.

Тут Алёше рот ладонью
вдруг зажал Иван спокойно
и сказал:
- Ты, брат, чудило,
что орёшь ты, что есть силы?
Нешто режет тебя кто?
Хоть орёшь, а всё не то.
Ты мне спой другую песню,
чтобы стало мне чудесно.

Дым стоял,
топор висел,
Иван молчал,
Алёша пел:

Я на каторге царской
гремел кандалами,
в рёбра тыкал штыком
мне шальной конвоир
и кричал на меня
матерными словами,
чтоб я кровью ему
не испачкал мундир.

Тут Алёше рот ладонью
вдруг зажал Иван спокойно
и сказал:
- Ты что же, снова?
У тебя такого слова
что ли нету в твоих песнях,
чтобы стало мне чудесно?

Отвечал ему Алёша:
- Уморил меня ты тоже.
Все тебе плохие песни,
хоть я лопни, хоть я тресни,
а других у нас в краю
отрадяся не поют.

- Это так, - Иван сказал,
усмехнулся и пропал.
А Алёша вновь запел.
Дым стоял,
топор висел.