не жди меня и пригоршнями свет
дари теперь кому-нибудь другому.
в твоей самонадеянной Москве
мы будем впредь как будто не знакомы.
и взять бы на прощанье в оборот
из музыки какой-нибудь легато,
сыграть тебе хотя бы пару нот,
да больно надо,

когда ты так безбрежно хороша,
что даже по московским вашим меркам
все эти па, прыжки и антраша,
размер груди, округлые коленки
и прочие приятности твои,
включающие нечто больше даже,
свидетельствуют только о любви,
предмет не важен.

и, если нам с тобою предстоит
увидеться ещё разок хотя бы,
я предпочту, конечно, сделать вид,
что очень рад и что я был растяпа,
когда по млечным нитям фонарей,
представить трудно, не ожесточённой,
Нева катилась, ты была добрей,
был увлечён я.

а прошлое становится ясней,
и ничего уже не повторится.
на млечных нитях невских фонарей
осталась очарованная птица.
на скорбных львах оттаивает ночь,
ко сну не отошедшая ни грамма,
светает, будто отдирают скотч
с оконной рамы